Ледяной поцелуй страха - Страница 37

— Как вы? — спросила шепотом Настя, поднимаясь им навстречу с улыбкой. — Мы, как видите, в порядке. Никита играл, потом я рассказала ему сказку, и он уснул. Наверное, такая плохая из меня рассказчица.

Ее тихий смех мог бы обмануть кого угодно, но не Полину, услышавшую в нем еле сдерживаемые слезы.

— Или, наоборот, слишком хорошо рассказывали, так, что Никита увлекся и уснул, — улыбнулся Андрей. — Он, кстати говоря, редко спит днем. Видимо, сильно утомился.

— Оставите его доспать?

— Нет, отнесу к нам в номер. Никита, если засыпает днем, спит так крепко, что не добудишься.

С этими словами мужчина осторожно подхватил сына на руки. Полина отправилась с ними помочь им открыть дверь и не заметила грустного взгляда, который бросила ей вслед Настя. И не знала, что в этот момент подруга чувствовала себя такой потерянной, как в те дни, когда ребенком впервые покинула родной дом и приехала в чужую страну.

Лондон Насте не понравился сразу. Он показался ей чопорным и неприветливым, как экономки из старых иностранных фильмов. Даже скудная улыбка весеннего солнца, которая мелькнула к полудню и вскоре пропала, не умаляла хмурости города. Настя втягивала голову в высокий воротник куртки-пуховика, прятала ладошки в карманах и все никак не могла согреться, потому что холодно ей было не от климата, а от страха перед неизвестным, перед этим чужим местом, в котором все было неправильно, шиворот-навыворот, начиная с движения машин по другой, не той, как в Москве, стороне и заканчивая местной модой. Такого разнообразия стилей в одежде она еще нигде не видела, но это не вызывало любопытства, наоборот, пугало и настораживало: ну что можно ожидать от тетеньки с фиолетовыми волосами, выбритым виском и толстым, как у бычка, кольцом в носу? Настя на секундочку представила себе, что такая тетенька пришла бы на урок в ее московскую школу, и прыснула в кулачок: тетеньку тут же вызвал бы к себе на ковер директор и заставил снять кольцо и вернуть волосам приличный вид. Эта картина, а также мысли о том, останется ли в носу женщины огромная дырка, если кольцо снять, немного отвлекли. Анастасия замешкалась, и тут же раздался недовольный оклик матери:

— Ну что ты ползешь, как сонная муха?! Никуда не успеем! Не отвлекайся!

Настя встрепенулась, а мама уже цепко схватила ее за руку холодными пальцами и потащила за собой, рассекая толпу, словно ледокол, к огромному зданию — торговому центру.

Они уже находились в Лондоне три дня, и весь этот период растянулся для Насти в бесконечный вязкий сон, туманный, как и сам город. Девочке все казалось, что она вот-вот проснется, и все в ее жизни встанет на прежние места: завтрак на кухне в то время, пока бабушка молится у себя в комнате, плиссированная юбка и колготки в рубчик, знакомая дорога до школы, высокое крыльцо со сбитыми ступенями и двор, по которому она ходит на переменках во время хорошей погоды в обнимку с подружкой Анечкой. Даже задире Вовке она была бы рада. Пусть он вытащит ее из этого бесконечного кошмара своим ликующим окликом: «Рыжа-а-я!» Пусть даже толкнет или больно дернет за косу — пусть! Лишь бы она проснулась.

Но этот сон все не заканчивался и не заканчивался. Настя слонялась, будто лунатик, по огромной неприветливой квартире из комнаты в комнату, без интереса скользила взглядом по различным предметам — от вазочек до абстрактных картин, на которых непонятно было, что изображено, — разводы и кляксы. И молчала. Отвечала лишь односложными фразами в тот момент, когда ее спрашивали.

Отец, как только они приехали, сразу куда-то ушел. Сменил один костюм, с которым не расстался даже ради перелета в самолете, на другой и, сказав, что будет к ужину, уехал. И Настя осталась одна с матерью и молодой чернокожей женщиной Энджи, которой поручили разбирать чемоданы.

А на третий день во время завтрака, состоявшего из сухих хлопьев, залитых молоком (вот бы сюда пышных бабушкиных оладий с пылу-жару с холодной густой сметаной!) мать объявила, что они едут по магазинам.

— Тебя надо прилично одеть!

Настя недоуменно подумала, зачем нужно было везти в Москву все эти многочисленные свертки и коробки с платьями, юбками, блузками, если все это осталось там? Но, видимо, матери важно было не столько обладать, сколько покупать. И вот они уже полдня бродили по бесконечным бутикам. Настю заставляли то раздеваться, то опять одеваться. Ее, будто принцессу, обслуживали в каждом магазине сразу по нескольку продавцов, принося-унося одежду и обувь. Мать расплачивалась и распоряжалась уносить свертки и пакеты вниз. А Насте с каждой покупкой все четче рисовалась картинка: вот они спустятся к машине и увидят, что ее салон забит по самую крышу свертками, пакетами и коробками так, что в них утонул дожидавшийся их водитель. И на следующий день во всех местных газетах появится новость, как они с мамой утопили человека в море покупок. Но глаза мамы разгорались все ярче и ярче, азарт и ненасытность расправляли щупальца и захватывали маму в жадные объятия. И Насте уже фантазировалось, что эти пакеты-коробки заполнили не только машину, но и улицу, а может, и весь Лондон, и наступила глобальная катастрофа.

— Ты что, спишь? — окликнула ее резко мать. Настя моргнула и увидела, что сидит на мягкой скамеечке с туфлей в руке и одной босой ногой.

— Пробуй, как тебе эти туфли! Впрочем… Не нравятся они мне.

И хоть Насте и начало всерьез казаться, что это шопинг-мучение никогда не закончится, мать наконец-то объявила, что они едут домой.